Под флаг адмирала Макарова [СИ] - Герман Иванович Романов

понимал — тому хотелось получить «орлы», а болезнь Вирениуса давала на то определенные перспективы. Так лучше ввести «их превосходительство» в курс дела, чтобы тот не нагородил от незнания массу многого нехорошего.

— А на верфях и заводах работа не поставлена, мастеровые трудятся без должного прилежания, пьянствуют — оттого все делают плохо, да и сами не умеют многого, а заводчики их не учат. Вот потому скверно строят и долго — тяп-ляп, и сбыть казне поскорее. Да взять в пример мой корабль — по чертежам должен стоять лист в четверть дюйма толщины, а установили трехлинейный, потому, что другого под рукой не оказалось, а сроки торопят. Вроде пустяк — один миллиметр всего, но на листе почти полпуда разницы в весе, тяжелее он. И так повсеместно — оттого корабли с большой перегрузкой в строй вводят, на том же «Сисое Великом» восемьсот тонн, на «Ослябе» пятьсот — а ведь мой корабль больше.

— Оттого и поломок множество — достраивали спешно, — пожал плечами Вирениус, он уже знал, что его отряд укомплектован именно такими кораблями, за исключением старого, много лет проплававшего по морям «Дмитрия Донского». «Авроре» в каждом порту ремонт нужен, номерные миноносцы вообще с высокой аварийностью, лучше на слом кораблики эти пустить и не мучить их команды. «Именные» миноносцы в чуть лучшем состоянии, но их «самочувствие» на уровне «богини утренней зари». Более-менее пристойно выглядит «Ослябя», но уголь пожирает как не в себя. «Алмаз» покалечен, но остается надежда, что Чагин поторопиться с ремонтом — а так как ход у яхты неплохой, то последний «камушек» догонит эскадру.

— И что самое скверное, ваше превосходительство, ничего тут не сделаешь. Постройка на наших верфях стоит намного дороже, если мы стали бы покупать корабли у развитых держав. А ведь за последнее время деньги выплачены немалые — во Франции куплены броненосец, броненосный крейсер и пять дестройеров, в Германии три бронепалубных крейсера и четыре эскадренных миноносца, за океаном заказали броненосец «Ретвизан» и крейсер «Варяг». Даже датчане построили малый крейсер «Боярин», а англичане, что раньше было бы немыслимо — один эсминец. И все они лучше наших, и не потому, что какие-то выдающиеся корабли — просто меньше поломок…

Построенный в Дании крейсер имел гораздо худшие ТТХ чем считавшиеся однотипными «Новик» (германской фирмы «Шихау») и «Жемчуг» с «Изумрудом» (строились в Петербурге). Да и просчеты датских судостроителей на нем отчетливо проявились. Зато «лоббисты» этого заказа были «серьезные люди»…

Глава 15

— Как вы себя чувствуете, Вильгельм Карлович?

Начальник штаба был бледен как сама смерть, но уже походил на себя прежнего, никакой дьявольщины и не осталось следа от «переселенца из будущего» в тело несчастного Витгефта, где этот « выкрест» иудейский захватил власть над разумом русского адмирала.

Сам Евгений Иванович еще там, в кабинете, после «изгнания» этого беса, предпринял необходимые меры, для того, чтобы произошедшее осталось в полной тайне. Он собрал все исписанные бумаги, даже флаг-врачей лишил их анамнезов, приказав написать новые, сильно откорректированные, без малейшего упоминания пророчеств. И взял с каждого слово, что тот будет молчать о том, чему здесь стал невольным свидетелем. Ведь дело государственное, что не говори, и относиться легкомысленно к услышанным словам «переселенца» нельзя. Если оговор, то это одно, но если многое сбудется, и окажется верным — то сведения о будущих временах становятся жизненно важными для самого государя-императора, которому только одному о том поведать будет нужно.

Клятву все шестеро, включая священника, принесли без принуждения и обязались молчать. Так что слухи не пошли, контр-адмирал Витгефт просто стал считаться заболевшим от чрезмерной работы, и это никого в Порт-Артуре не удивило. Ведь Вильгельм Карлович действительно был известен на всем флоте своим необычайным трудолюбием, дотошно вычитывая каждую бумагу, и расписывая детально документы, надлежащие к обязательному исполнению. И следил за этим, требуя постоянных письменных отчетов. Вот за эту бюрократизацию он не снискал уважения среди офицеров, а подготавливаемые им бумаги имели весьма сумбурное и недостаточно продуманное изложение, что еще больше запутывало любое дело.

Проще говоря, за что бы самостоятельно не брался начальник штаба, все выходило на удивление бестолково. В кают-кампаниях везде к Вильгельму Карловичу относились крайне критически, он не пользовался уважением, ибо его титаническую работу считали вредной для флота. И на то были серьезные основания, которые сейчас начал разделять и сам Алексеев, после долгого разговора с «бесом» под коньяк.

И сейчас, смотря на смертельно бледного адмирала, выглядевшего на больничной койке как на смертном одре, Евгений Иванович не испытывал к нему сочувствия как наместник, хотя как православный верующий человек жалел его, но чуть-чуть. И все потому, что без желания христианина ни один бес будет не в силах «подселится» в душу и овладеть разумом, значит, были созданы для этого все условия.

Но с другой стороны Витгефт являлся идеальным исполнителем его воли, как наместника ЕИВ, составляя приказы и проводя их в жизнь. И неутомимым работником никогда и ничего не забывавшим.

— Я подам рапорт на «высочайшее имя» о своей отставке, — негромко произнес лежащий на кровати адмирал, никогда не бывший, по сути, ни военным, ни моряком, а трудолюбивым кабинетным чиновником. И храбрым, так как сейчас Алексеев знал, как Вильгельм Карлович погибнет. Но опять — глупая смерть, которая не искупила всех его просчетов и ошибок. Да и показная — хотел, чтобы все увидели, как он не боится опасности. Понятно, что желал доказать, что обвинения в трусости голословны, но забыл о том, что отсутствие решительности зачастую не является разумной осторожностью, и скорее выглядит именно как боязнь принять волевое решение. А это и есть слабохарактерность, схожая с трусостью при виде, нет, не внешнего врага, а самого себя, и в той ситуации, когда у военного в высоких чинах отсутствует главное качество — мужество. А оно ни есть храбрость, которая полагается нижним чинам и младшим офицерам.

— Пожалуй, вам следует это сделать по состоянию здоровья, — хладнокровно ответил Алексеев, добавив в голос толику теплоты и мнимого участия — вот только Витгефт словно его не расслышал.

— И посвящу оставшуюся мне жизнь служению богу — приму православие и уйду в монастырь, замаливать грехи. Я ведь все видел и слышал, что со мной происходило, — Витгефт говорил негромко, но глаза вспыхнули неистовым огнем. — И беса с меня не изгнали, он внутри сидит, затаился. И память его осталась, словно в книгах страницы перелистывают, и я их могу читать. А еще словно в кинематографе ленту показывают, как броненосцы и необычные корабли, у которых много башен, на море стреляют, и гибнут в бою, переворачиваясь, и уходя под воду…

— Что⁈ Вы знаете, что произойдет в будущем? Так это правда?

Алексеев схватился за сердце, увидев, что Витгефт утвердительно кивнул. И тут наместника пробрало так, что он моментально вызверился:

— Война на носу, а вы решили сбежать, в монастырь уйти и грехи замаливать⁈ Вы русский офицер и присягу государям-императорам добровольно принимали, а теперь решили схорониться в тишине обители⁈ А кто ваши ошибки в вами же разработанном плане войны исправлять будет⁈

Евгений Иванович побагровел, стал пунцовым, он задыхался от нахлынувшей ярости. Витгефт же побледнел еще больше, хотя раньше казалось, что дальше некуда. Наместник же в сердцах бросил:

— Тогда выбирайте одно из двух — либо вы трус, желающий спрятаться в монастыре, когда другие будут гибнуть по вашей вине, или вы русский офицер, и немедленно поднимитесь с постели, и будете спешно готовить флот к войне, до которой остается немного времени! Завтра вы должны быть в штабе, но лучше сегодня — каждый час дорог!

После произнесенных слов наступила тишина, и Алексеев с нескрываемым удовлетворением наблюдал, как его начальник штаба пытается встать с кровати, а на щеки наползает румянец…

Самая узнаваемая фотография 1-й мировой войны — гибель линкора «Сент-Иштван»…

Глава 16

Никогда в жизни Джону Хантеру Ли, ставшему шиф-мастером, офицеру резерва Королевского Флота не выпадала столь значимая миссия — довести до берегов далекой Японии